«Моника не понимала, что происходит, почему мама разговаривает с ней только по-английски. Она была напугана и все время твердила: «Мамочка, почему ты не говоришь со мной по-русски? Я ничего не понимаю, мне страшно…» Каждый раз мне приходилось возвращаться, чтобы зарабатывать деньги: 25 тысяч в месяц — на адвоката, 7 тысяч в неделю — на надзирателя, в то же время мне надо было оплачивать перелеты, жилье, школу Алине в Москве, няню сыну. Параллельно я переживала расставание с отцом Гектора. Я, сильная женщина, несколько дней лежала с телефоном в руке и не могла пошевелиться, думала, что это конец. Это была не депрессия, а дно, на котором я находилась… Но я понимала, что должна вставать и делать что-то ради детей.
Однажды нам разрешили вместе переночевать. Мы лежим с Моникой в кровати, рядом надзирательница — сидит и смотрит на нас, а я в этот момент думаю о том, что должна пойти в ванную и сфотографироваться с шампунем для Instagram, чтобы мне заплатили за рекламу, а я — за этот номер».
Чернявский хотел объединиться против Седоковой с отцом Гектора
«Просить отца Гектора о помощи я не хотела и считала, что не имею права. Мы не виделись несколько месяцев, и, когда встретились, я рассказала обо всем, что происходит, и попросила совета. Он сказал, что Максим искал с ним встречи для того, чтобы объединить усилия и лишить меня родительских прав. Он не ответил и от встречи отказался. За это я ему очень благодарна».
Мировая подписана
«Этот кошмар закончен. Макс никогда не будет платить мне алименты. Мы отвоевали то, что все вопросы по Монике мы решаем вместе. Она будет учиться и жить в США, и там я могу видеться с ней 50 процентов времени без надзирателя, летом же она проводит три недели с отцом, остальное время со мной. Еще одно условие: я никогда не cмогу привозить ее в Россию».