Успешная женщина, которой не везет в любви:
причина в детстве

На прием к психотерапевту приходит красивая успешная женщина. Она строит блестящую карьеру, но не в состоянии устроить личную жизнь. Что стало препятствием? Как обнаружить правду и научиться с ней жить? Психотерапевт Ольга Лукина предлагает начать с семьи.

 

Катя стрелой прошла через мой кабинет к предложенному креслу. Походка, скрытый накал в движениях, очень деловой тон – все эти детали говорили о том, что новая клиентка наделена неординарной силой.

Двадцать семь лет. Ведущий специалист крупной международной юридической компании. Стремительная карьера. Ясное представление о будущем: лет через пять она видит себя в статусе партнера компании. Она идет к вполне осязаемой и сформулированной цели. Твердо, не жалея себя. Ни минуты впустую. Каждый день – продуктивен. Работа, встречи, спортзал, короткие перерывы на обед. Казалось, у этой девушки в жизни все происходит по расписанию, как у поезда швейцарской железной дороги.

Сбой в расписании
Катиной проблемой была личная жизнь. У нее систематически не складывались отношения с мужчинами.

«А у вас был опыт длительных, значимых отношений?» «Трижды. Не считая тех, которые у меня сейчас… и которые тоже могут кончиться. С двумя первыми молодыми людьми я рассталась по собственной инициативе. Отношения длились, и постепенно выяснялось, что эти мужчины слабее меня, мне становилось не то чтобы скучно… а как-то неприятно, меня начинало тяготить их присутствие, их внимание, их вечная податливость. Третьи отношения сложились иначе. Вернее, не сложились. Он был значительно старше. Всегда пытался давить, да и вообще – хотел владеть мною. Меня замучили его вспышки ярости, ревности. Скажу честно: именно с ним мне было тяжело расставаться. Но и продолжать было невыносимо». «А каких отношений вы хотели? Чего в принципе ожидали от общения с мужчинами?» «Я не искала поверхностного флирта и просто секса. Сам по себе секс, без чувств, вообще не имеет смысла для меня. Я искала любви».

Странный человек из Америки
Теперь Катя встречалась с американцем, Дэвидом – коллегой и управляющим партнером другой, тоже заметной юридической компании.

Чувства и эмоции набирали силу. Это были какие-то необычные чувства – слишком яркие, странные. И Дэвид вел себя нестандартно, иногда, в представлении Кати, – непоследовательно и даже неадекватно. Он не вписывался в привычные ожидания. С одной стороны, придраться было не к чему. Дэвид был нежен, аккуратен, внимателен. Но Кате чего-то не хватало. Она постоянно чувствовала тревогу, напряжение, неуверенность в себе. Иногда становилось страшно. Иногда хотелось плакать.

А время от времени начинало казаться, что Дэвид недостаточно амбициозен, слишком мягок с подчиненными и дипломатичен с партнерами. Катя пускалась в нравоучения, пыталась воодушевлять, подвигать его к завышению планок в карьере. Это неизменно вызывало одну и ту же реакцию: Дэвид отстранялся и даже начинал избегать секса – будто бы переставал испытывать желание. Что мгновенно подрывало представления Кати о ее собственной сексуальной привлекательности. Ужас ситуации заключался в том, что Дэвид все больше ее притягивал.

«Я» и «Я»
«Катя, если я правильно понимаю, с этим человеком вам не удается быть доминирующей? В то же время он сам не претендует на роль ведущего, так?» «Я вообще не понимаю, чего он хочет. Иногда мне кажется, что я для него не важна. Ему хочется удовольствия без проблем». «Попробуйте рассказать о том, как выглядят настоящие отношения с мужчиной в ваших мечтах». «Хочется, чтобы рядом был близкий, любимый человек. Я хотела бы семью. Мне представляется несколько детей. Именно несколько. Я – единственный ребенок и все детство провела в одиночестве. Поэтому хочется, чтобы мои дети пережили совершенно другой опыт – общались, играли, любили друг друга».

Слушая Катю, я наблюдала очевидное несоответствие между образом жизни, который она вела, и глубинной мечтой. Сомнений быть не могло: при таком раскладе у Кати не было ни малейшего шанса на счастье в любви.

Я ответила прямо: «Понимаете, Катя, принятая вами роль явно обещает вам признание в профессиональном сообществе, большие деньги, независимость и успех. Но оставаясь в этой роли, вы рискуете остаться одинокой и несчастной. Эта ваша освоенная в совершенстве роль на языке терапии называется вашим ложным «Я». Но у вас есть и другая часть личности – подлинная. И она хочет от жизни совсем другого. Но она чем-то здорово напугана. Интуиция подсказывает мне, что и ваш мужчина не хочет быть ни жертвой этой оболочки, ни ее покровителем. Думаю, он хочет прямого человеческого контакта с настоящей, внутренней Катей».

Всегда одна
Дом был огромным. В нем почти всегда царил полумрак. Возможно, дело было в густых ветвях, препятствовавших дневному свету. Возможно, в доме не принято было расшторивать окна. Катя помнила сумрак и тишину. У камина два кресла. В одном из них она часами сидела, обнявшись с собакой.

«Что вы чувствуете в том кресле?» – «Холод. Скуку. Мне одиноко. Я никому не нужна, кроме Джери. Если я плачу, он слизывает с моих щек слезы». – «Где ваши родители?» – «Они всегда на работе. Я жду их возвращения каждый день». – «Родители знают, что вам плохо без них?» «Нет. Я ничего им не говорю. Да и без толку говорить: папа расстроится, мама – рассердится… Еще я молчу, потому что знаю, что мне необходимо быть взрослой».

Мама – очень сильный человек. Главный врач в огромной больнице. Она была вечно погружена в заботы, всегда говорила с кем-то по телефону, постоянно срывалась и уезжала по срочным делам. Папа геофизик, человек университетской среды, увлеченный наукой, исследованиями, он стремился к открытиям и довольно много времени пропадал в экспедициях. И совершенно не зарабатывал денег.

«Опишите внешность мамы. Как она тогда выглядела? Тогда, во времена вашего детства». – «Молодо». Голос Кати зазвучал по-новому. Чувствовалось напряжение. На секунду мне показалось, что взятая Катей интонация выдает досаду. «Подтянутая, стройная, высокая, с длинными волосами». – «Ваша мама была красивой женщиной?» –«Да. Сейчас бы сказали, она была сексуальной. Она знала об этом и хотела, чтобы знали все окружающие. Для меня было бы гораздо лучше, если бы мама была доброй». – «Катя, разбирая события далекого прошлого, мы сможем понять мотивы ваших неконструктивных действий в отношениях с Дэвидом сегодня. Понять и изменить».

Для Кати, как и для многих моих клиентов, важность связи прошлого с конкретными проблемами текущего дня не очевидна. Придя ко мне с готовым, оформленным запросом, Катя ждала аналитической работы над ее отношениями с Дэвидом. Она жаждала «учиться» близости сейчас. Но не понимала, что решение задачи лежит на гораздо более глубоком уровне. Мне нужно было заново провести ее через детский опыт. Назвать вещи своими именами, найти в бессознательном вытесненные чувства и детские решения о жизни и о себе.

«Мама была самым первым человеком в вашей жизни, с которым вы были тесно эмоционально связаны и в котором очень нуждались. Именно на основе этого опыта вы сделали свои первые выводы о жизни, о любви, о близости с людьми, о себе самой. Этот опыт вы переносите бессознательно на свои отношения с мужчинами. Порой вы не видите настоящего Дэвида. Вы наделяете его мотивами и чертами, которых у него нет. Вы обвиняете его в преступлениях, которых он не совершал». «Но ведь я не сумасшедшая! Я точно знаю, что мне больно, когда он совершает определенные поступки», – сопротивлялась Катя. «Я вам верю. Вы не придумываете чувства, они настоящие. Но их причина не Дэвид. Он – только экран для проекций».

Унизительный отказ
На очередную сессию Катя пришла в напряженном состоянии. От нее исходила агрессия, которую она сдерживала с большим трудом. Не успела я сесть в свое кресло напротив, как Катя почти прокричала: «И этого человека вы называли достойным?!» – «Катя, что случилось? Я смогу дать вам свои комментарии, только если вы расскажете все по порядку». – «Мы не виделись уже целых три дня!» – «Что-то случилось?» – «Ничего особенного! Просто у Дэвида очень серьезный проект, с трудным клиентом. И он не хочет встречаться со мной! Ни под каким предлогом!»

Раскрыв сумку, Катя достала новенький файл, а из него – сложенный вчетверо листок бумаги. «Вот. Это его письмо. Прочтите. Мне кажется, он сумасшедший». – «Катя, вы уверены, что я могу это прочесть? Ведь речь идет о личной переписке». – «Уверена».

Письмо было написано по-английски, хорошим, простым языком:

«Моя дорогая Катя, мне больно. Я в полном смятении. Я всегда испытывал к тебе сильные чувства и старался быть аккуратным. Все эти дни я думаю и не могу найти в своих поступках ничего, что могло бы заставить тебя сомневаться в моей искренности и любви. И тем более не нахожу того, что могло бы подтолкнуть тебя к мысли о том, что я использую тебя для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Прости, но я буду честен: думаю, с тобой что-то происходит. Чем ближе мы становимся, тем больше у тебя ко мне претензий. Необоснованных претензий. Порой я совсем не чувствую твоей любви, напротив, чувствую жесткость, требовательность, слышу в твоем голосе непреклонность. Иногда мне кажется, что ты хочешь мной командовать.

Вчера я был в шоке: я так ждал от тебя понимания – хотя бы несколько добрых слов… Вся моя команда четвертые сутки практически не спит. Я сам не могу сконцентрироваться, потому что у меня дико болит голова. В этот ужасный вечер я многое отдал бы за то, чтобы просто почувствовать, как ты гладишь меня по голове. Но ты вылила на меня поток совершенно несправедливых обвинений. Я не уверен, что мечтал когда-либо о таких отношениях. Надеюсь, ты остыла. Я хочу, чтобы ты знала: у меня есть чувство собственного достоинства. И если на него наступают, моя любовь начинает умирать. Я в глубоких раздумьях».

Письмо американского парня произвело на меня большое впечатление. Это были рассуждения здравомыслящего человека, совсем нечастое явление в среде тридцатилетних!

Было ясно и другое: Катя не могла пока оценить его достоинства. В отношениях с Дэвидом она неосознанно занимала позицию маленькой девочки, которая не просит, а требует – требует почти маниакально – первого места в жизни другого человека.

В условиях здоровой семейной атмосферы ребенку до определенной поры дают возможность побыть центром вселенной. И только после этого родители начинают аккуратно «отсоединять» от себя ребенка, помогают ему социализироваться. Лишь в таком случае в будущем его ожидает минимум коммуникативных проблем: он вырастет способным слышать и себя, и других. Будет легко взаимодействовать и сближаться с людьми, но его эмоциональное равновесие и благополучие не будут зависеть от количества постороннего внимания.

Наша сессия оканчивалась бурно. Катя в экспрессивной манере продолжала настаивать, что Дэвид не любит ее и проявляет вопиющее неуважение. Я старалась придать контрдоводам как можно более деликатный характер.

«Катя, отношения, которые вы называете любовью, правильнее было бы назвать созависимостью. В отношениях вы отводите огромное место власти и контролю над партнером. А это как раз то, что убивает любовь. Моя задача – не жалеть вас, не идти на поводу у ваших детских чувств. Моя задача – знакомить вас с этими чувствами. Показать вам, как они, будучи неосознанными, управляют вашей жизнью теперь, деформируя ее».

Как работает ловушка
Катя обдумывала мои слова, глядя на кисти рук. «Не стану скрывать, со мною раньше так никто не говорил. Я вдруг увидела себя иначе, я стала себе неприятна. Вспомнила, как кричала на Дэвида и унижала его. Походила на ощерившуюся гиену». «Когда-нибудь раньше такое случалось с вами?» «В том-то и дело, что – нет. Я принципиально придерживаюсь ровных интонаций в конфликтах. Когда-то я поклялась себе, что никогда не буду орать не людей так, как это делала моя мать. Я решила, что не стану на нее похожей». «Вам удавалось следовать этому детскому решению?» «До нашего скандала с Дэвидом – да. Господи, ну как же так?! – Катя воскликнула это в сердцах. – Я всю жизнь стараюсь не походить на мать. Но чем больше я общаюсь с вами, тем яснее понимаю, что я – ее точная копия. Ужас. Я не хочу быть монстром!» «Катя, вы не родились «монстром». Вам было больно и обидно, когда мама вела себя так с вашим отцом и с вами. Но вы были слишком маленькой, чтобы противостоять ей. Жестокость стала для вас привычной. Она стала частью вашего «Я». Более того, вас заставили поверить в то, что это есть проявление заинтересованности в человеке, которая приведет его к развитию».

Вспомнить горе
Катя совсем запуталась, пытаясь определить, каким должен быть мужчина, рядом с которым она могла бы быть счастливой. Образ не складывался.

Ее ложное «Я» требовало амбициозного, еще более сильного и агрессивного, чем она сама, мужчину, который, вероятно, мог бы ее усмирить. В реальности же с таким типом мужчин она не чувствовала себя любимой.

Профессиональное чутье и опыт подсказывали мне: на сей раз «слепая зона» в сознании Кати произрастала из ее взаимоотношений с отцом. Там определенно крылась какая-то драма. В одну из наших сессий я плавно перевела вопросы с темы Дэвида на ее отца.

«Мне стыдно, но я мало что помню. Хотя когда папы не стало, мне было уже тринадцать… Но почему-то… Увы». – «Вам нечего стыдиться. Это закономерное явление, когда дети, потерявшие родителей и не получившие защиты и поддержки стараются как можно быстрее об этом забыть. Так ребенку легче выжить. Катя, расскажите, что случилось с вашим отцом, как он погиб?» – «Я не хочу».

Она совсем по-детски замотала головой, даже слегка зажмурилась. Я получила окончательное подтверждение, что нахожусь в прямом контакте с ребенком.

Из ее глаз падали слезы. Я поймала себя на мысли о том, что вижу такое впервые: Катя рыдала, но даже в такой момент усилием воли продолжала контролировать себя, – рыдала, не издавая ни звука.

«В очередной раз родители сильно поругались. Мама кричала, что больше не может, что вынуждена кормить семью, что ей надоело, что ей хочется нормальной жизни, нормальной одежды. На полке стояли минералы, которые отец привозил из экспедиций. Мама стала кидать их на пол. А на следующий день папа должен быть уезжать в командировку. Так вот… он впервые не остался ночевать. Собрал вещи сразу после скандала и ушел. А где-то дней через пять позвонил его друг и сообщил, что папа разбился. Сорвался со скалы. С этого момента начался кошмар. Первые дни мама не плакала, а выла. Кажется, часами». – «С вами кто-то говорил? Объяснял что-то? Поддерживал?» – «Нет, я была уверена, что мама в депрессии. Ее нельзя трогать. Нельзя было поднимать тему смерти отца. Чтобы лишний раз ее не травмировать». – «Как же вы проживали собственное горе?» – «Иногда тихонько плакала, где-нибудь сидела, обнимала Джери. Он был уже стареньким к тому моменту. Мне казалось, что Джери понимает меня. Он тоже очень страдал и скучал по папе».

Отец с двумя знаками «минус»
Дав вторую жизнь вытесненным некогда воспоминаниям, Катя взглянула на отца по-новому.

По сути, единственным преступлением этого человека была его беспомощность перед женой. Рядом с ней он становился таким же незащищенным, как и сама Катя. Но из всего этого совершенно не следовало, что он был человеком слабым. Возможно, он нес на себе миссию миротворца. Возможно, необходимость гасить конфликты входила в его представления о любви. Очевидным оставалось одно: у этого мужчины были силы любить свою жену. Любить дочь. Любить работу. С моей точки зрения ему не хватало внутренней свободы. Он был заложником собственных ограничений. Именно они толкали его то на подчинение, то на бунт.

Еще в раннем детстве в сознании Кати укоренилась мысль о слабохарактерности отца. Его деликатность, отсутствие агрессии, романтичность, нежность, неприятие конфликтов стали ассоциироваться у маленькой девочки со слабостью. Эту однобокую интерпретацию Катя явно переняла от матери.

Была и вторая причина. Отец Кати, неся функцию миротворца, никогда не защищал дочь от нападок жены. Более того, он просил Катю не расстраивать маму. В глазах ребенка это было предательством. Образ отца оказался отмечен двойным знаком минус.

Это был нелегкий период в нашей работе. Период оплакивания и прощания. Катя часто плакала. На первый взгляд – беспричинно. Я поддерживала Катю в ее потребности не заглушать свои чувства. Она должна была прожить потерю и освободиться от боли, пронесенной через половину жизни. Спонтанные слезы, погруженность в себя, боль, тоска – все это было совершенно законно для периода оплакивания.

Нормально и то, что, проживая потерю, человек стремится разделить переживания с близкими. Катя же могла пока делиться только с терапевтом. Дэвид упорно не допускался в святыню. На мои предложения она, как правило, отвечала: «Начать обсуждать с Дэвидом события из детства? Зачем ему это нужно? Это слишком интимно».

Но жизнь распорядилась по-своему. Дэвид сам сделал первый шаг. Как-то вечером он спросил Катю просто и прямо: «Тебе плохо? Ты кого-то потеряла? Я чувствую, что физически ты здесь, рядом. Но твоя душа где-то далеко». Он обнял Катю, погладил по волосам. И сказал, что хотел бы знать правду – чтобы Катя поделилась с ним тем, что так явно тяготило ее.

«Это произошло так быстро… К горлу подкатил ком, я даже не поняла, как именно это случилось, скорее я просто уже постфактум застала себя рыдающей в объятиях Дэвида и бормочущей об отце. Меня захлестнуло… Я плакала так, будто потеряла отца только вчера! Я жаловалась на него и восхищалась…»

Больше всего Катю поразила реакция Дэвида. Он слился с ней в нахлынувших чувствах. Гладил ее по голове, вытирал слезы и повторял: «Не бойся, не плачь. Я у тебя есть. Я всегда буду рядом».

Но и говорить было не обязательно. Стена рухнула. Катя теперь точно знала, что чувствует тот, кого любят.

Источник: